Уже давно в мирной жизни Леса не было неспокойных дней. Глупо, конечно, было бы жаловаться на это, поэтому Флойду оставалось только лишь радоваться и ловить восхитительные моменты покоя. Однако выходит так, что из за долгого бездействия начинаешь уставать от лени. Вот и сегодня вечернее теплое солнце сморило самца, и крупное серое тело упало под нагретый валун, лежавший у ближайшего ручья.
Постепенно тяжелое дыхание сменилось более умеренным, глаза, правда, до последнего боролись со сном: вроде бы они уже закрылись, надолго унося обладателя в страну Морфея, как снова узкие щелочки блестели влагой, чуть приоткрываясь.
Однако долго это продолжаться не могло, и вскоре реальность начала приобретать странные очертания: в сознании зверя все поплыло, исказилось, поблекло. Исчезли четкие линии у предметов и тел. Мысль вообще не требует границ, и тем она гораздо прекраснее слова. В своей красноречивости и своем почти интуитивном умении передать то или иное состояние мысль может побороться лишь с чувством. Иногда.
Флойд любил думать. И перед тем, как уснуть, он думал. Представлял тот прекрасный рассвет, когда впервые встретил день в своей нынешней должности, когда понял, что теперь на нем лежит весьма приятный груз ответственности за жизнь столь дорогого ему Леса. Духи не были против его возведения, и волк встречал прекрасное солнце, а оно приветствовало его своими дружелюбными добрыми объятьями. Только не долго лучи слепили закрытые глаза: вскоре яркий диск поблек, стремительно приблизился, преодолевая все мыслимые и немыслимые границы, и превратился в глаз огромного черного ворона, и астральное тело спящего Флойда содрогнулось, исказилось, уменьшилось, представ, как на Страшном Суде, перед Великим Темным Оком. Теперь вокруг не было света и жизни, а была лишь Тьма и этот алый, алчный до крови глаз взирал на него с непередаваемой, безграничной злобой.
Серый понимал и слышал умом, как рушится мир вокруг него, но он не видел этого - чувствовал: деревья иссыхали, травы скукоживались, падали птицы с небес, умирали рыбы, поблескивая сырыми белыми брюшками в водах, даже горы уменьшались и прятались в земных недрах. А те, кто еще не умер, таились, с ужасом взирая на происходящее. Кошмар обуял душу Охотника, не желая выпускать. И ему оставалось лишь бояться и ждать того, кто таился там, в неизвестности и пустоте...